среды восточно-эльбских юнкеров. Бисмарку часто нравилось играть роль краснощекого фрицюнкера из прусской глубинки, но в действительности он был довольно нетипичным представителем этого типа. Его отец был настоящим человеком: он происходил из пятивекового рода знатных восточно-эльбских землевладельцев. Но семья его матери несла на себе отпечаток другой традиции. Мать Бисмарка, Вильгельмина Менкен, происходила из академической семьи из Лейпцига в Саксонии. Ее дед был профессором права, который поступил на службу в прусское государство и служил секретарем кабинета министров при Фридрихе Великом.13
Именно Вильгельмина Менкен принимала ключевые решения об образовании своих сыновей; в результате Бисмарк получил довольно нехарактерное для представителя своего класса воспитание: он начал не с кадетской школы, а с классического буржуазного образования в качестве пансионера в Институте Пламманна в Берлине - школе для сыновей высокопоставленных государственных служащих. Оттуда он перешел в гимназию Фридриха Вильгельма, а затем в Геттингенский (1832-3) и Берлинский (1834-5) университеты. Затем последовал четырехлетний период обучения на государственной службе в Аахене и Потсдаме. Наскучив однообразием и отсутствием личной самостоятельности, которые были отличительными чертами обучения на государственной службе, молодой Отто, к удивлению и ужасу своей семьи, удалился работать в собственном имении в Книпхофе, где он пробыл с 1839 по 1845 год. Во время этого долгого перерыва он играл юнкера в героическом стиле; это были годы обильных застолий и пьянства, с эпическими завтраками из мяса и эля. И все же при ближайшем рассмотрении жизнь дома у Отто фон Бисмарка обнаруживает некоторые совершенно неюнкерские занятия, такие как широкое чтение трудов Гегеля, Спинозы, Бауэра, Фейербаха и Штрауса.
В этих наблюдениях прослеживаются темы, важные для понимания политической жизни Бисмарка. Его происхождение и отношение помогают объяснить разрыв отношений между Бисмарком и консерваторами, которые - по крайней мере, в их собственных глазах - были естественными представителями земельной аристократии. Бисмарк никогда не был одним из них, и они, чувствуя это, никогда не доверяли ему. Он никогда не разделял корпоративизм старых консерваторов; его никогда не привлекало мировоззрение, в котором юнкерские интересы рассматривались как корпоративная солидарность с государством. Его мало интересовала защита прав местности и провинции против притязаний центральной власти; он не рассматривал революцию и государство-реформатора как два лица одного и того же сатанинского заговора против естественного исторического порядка. Напротив, в высказываниях Бисмарка о политике и истории всегда сквозило глубокое уважение к абсолютистскому государству, а порой и грубое прославление его способности к автономному действию. Когда в его речах упоминалась Пруссия, то это была Пруссия Великого курфюрста и Фридриха, а не заоблачная утопия корпоративного государства, сдерживающего абсолютизм".14
Как и его предки по материнской линии, Бисмарк в зрелом возрасте будет искать свою реализацию в служении государству. Но он будет служить государству, не будучи слугой. Связь с поместьем сама по себе не была судьбой - для этого она была слишком узкой и скучной, - но она представляла собой гарантию независимости. Связь с поместьем, с тем чувством хозяина и обособленности, которое она приносила, была фундаментальным шагом в концепции личной автономии Бисмарка - как он объяснил в письме к своей кузине в возрасте двадцати трех лет, человек, стремящийся играть роль в общественной жизни, должен "перенести в общественную сферу автономию частной жизни".15 Его концепция этой автономии частной жизни была явно не буржуазной; она исходила из социального мира помещичьего хозяйства, лорд которого не несет ответственности ни перед кем, кроме самого себя.
Последствия такого понимания своего места в мире можно проследить в его поведении как общественного деятеля, и особенно в его склонности к неподчинению. Бисмарк никогда не вел себя так, будто у него есть начальник. Наиболее ярко это проявилось в его отношениях с Вильгельмом I. Будучи канцлером, Бисмарк часто проводил политику против воли монарха; когда король создавал препятствия, Бисмарк прибегал к истерикам и приступам рыданий, подкрепляя их угрозой - иногда невысказанной, иногда явной - уйти в отставку и вернуться в уют и покой своего поместья. Когда Бисмарк хотел укрепить свои отношения с монархом, он обычно делал это не путем прямого расположения к государю, а путем организации кризисов, которые подчеркивали его собственную незаменимость, подобно рулевому, который направляется в шторм, чтобы продемонстрировать свое мастерство управления кораблем.
Бисмарк, как оказалось, стоял вне идеологических предписаний какого-либо одного интереса. Он не был аристократическим корпоративистом; с другой стороны, он не был и не мог быть либералом. При всем своем опыте работы на государственной службе он также никогда не отождествлял себя с "четвертым сословием" бюрократов (на протяжении всей своей жизни он относился к "толкателям пера" (Federfuchser) административной бюрократии с некоторым презрением). Результатом стала свобода от идеологических ограничений, которая делала его поведение непредсказуемым - можно назвать это реализмом, прагматизмом или оппортунизмом - способностью в любом случае переходить из одного лагеря в другой, ставя противников не на свои места или используя различия между ними. Бисмарк не был подотчетен. Он мог сотрудничать с силами либерализма против консерваторов (и наоборот), он мог развивать демократическую франшизу как оружие против элитарного либерализма, он мог уколоть притязания националистов, казалось бы, взяв на себя ответственность за национальное дело.
Бисмарк прекрасно понимал все это. Он пренебрежительно отзывался о теории и принципах как о мерилах политической жизни: "Политика - это не наука, это искусство, и тот, кто не умеет в ней разбираться, должен оставить ее в покое".16Если я должен идти по жизни, опираясь на принципы, это все равно что идти по узкой тропинке в лесу, держа во рту длинный шест". Способность Бисмарка отбросить шест, когда он стал мешать, шокировала тех друзей, которые считали себя его идейными единомышленниками. Одним из них был консервативный дворянин Людвиг фон Герлах (брат Леопольда), который рассорился с Бисмарком в 1857 году из-за того, что Наполеон III должен считаться законным монархом, несмотря на то, что он пришел к власти в результате революции. Таким образом, Бисмарк не был человеком принципа; его лучше назвать человеком отстранения от принципа, человеком, который оторвался от романтических привязанностей старшего поколения, чтобы проводить политику нового типа, гибкую, прагматичную, освобожденную от жестких идеологических обязательств. Общественные эмоции и общественное мнение были для него не авторитетами, которым нужно потакать или следовать, а силами, которыми нужно управлять и направлять.
Постромантическая политика Бисмарка также была частью более широких преобразований, вызванных революциями 1848 года. В этом смысле Бисмарк стоит в одном ряду с Кавуром, фельдмаршалом Салданья, Пием IX и Наполеоном III. Иногда высказывается мнение, что Бисмарк многое почерпнул из популистского авторитаризма французского императора, и что его правление в качестве канцлера Германии после
